Серые Пределы - Страница 82

«Это правда», – молча сказала Таррэну хмера, показав острые зубы.

«Это правда, – бесстрастно подтвердил Белик. – Ты – враг. И ничто этого не изменит».

«Он не лжет», – печально пропели узы и бессильно опали.

Таррэн коротко кивнул, признавая сокрушительное поражение, и резким движением отвернулся, вперив заледеневший взгляд на молчаливые, равнодушные стены гиблого ущелья. А затем без колебаний, с размаху оборвал дрогнувшие от его ярости узы, неестественно спокойно переждав острый приступ внезапной боли и громкий смех злорадно расхохотавшейся тоски, за которым тяжелой волной накатило знакомое равнодушие.

Пусть так. Пусть Белик чувствует себя отмщенным. Пусть веселится. Не нужно было ему доверять, не нужно было открывать душу и не стоило ни на что надеяться: увы, этого хищника не приручить никому. Его не подманишь, не погладишь и не полюбуешься на красоту совершенного тела, потому что дикие звери Серых Пределов не умеют жить среди простых людей… или же непростых эльфов. Ни сами Дикие Псы, ни свирепые хмеры. Особенно, Белик. Жаль, что я открылся, жаль, что отдал так много, но теперь этого не изменишь: все случилось так, как суждено. И то, что для меня выглядит предательством, для расчетливой Гончей – просто работа. Не самая лучшая, не самая благодарная, но очень нужная для выживания его маленькой стаи. Ты обманул меня, мальчик. Обманул и предал, как, наверное, задумывал уже давно. А я ведь почти поверил. Действительно готов был… что ж, пускай. Теперь ты – единственный из живущих, кто хорошо знает, кто я; знает, что я чувствую и чем живу. Я же только сейчас понял, ЧТО есть ты на самом деле: холодный, расчетливый и очень умный зверь с лицом маленького ангела и жестоким сердцем наемного убийцы. И теперь я этого не забуду. Никогда. А тоска… пускай глумится, пусть торжествует, пусть радуется… хоть поет от сознания собственного могущества. Вместе с тобой. Пусть. Потому что смеяться ей осталось недолго – ровно столько, сколько мне потребуется, чтобы дойти до Лабиринта Безумия. А потом даже это потеряет значение: мертвые, как известно, не тоскуют.

Глава 14

– Так, половину мы уже прошли, – развернулся к спутникам Белик, нарушив воцарившееся неловкое молчание. – Это обнадеживает, но расслабляться рано. Учтите: дальше я дороги почти не помню, потому что именно на Пыльце меня в прошлый раз и вырубило. Придется полагаться на чутье и память Траш. И на ваше везение, у кого оно еще осталось. Все собрались? Готовы? Тогда пошли…

Люди, подавив тяжелый вздох, вернулись в строй, чувствуя себя посредине абсолютно пустого ущелья, в полосе непонятно зачем созданной неведомыми строителями защиты, словно запертые мыши – в мышеловке. За спиной давно улеглась на землю смертоносная Пыльца, став неотличимой от обычной дорожной пыли; копья и устрашающих размеров подземные лезвия спрятались обратно, словно их никогда и не было. Тихо щелкнули невидимые пружины, возвращаясь на свои места, взводя древние ловушки и с гарантией отрезая пути к отступлению. И, если бы не следы недавно бушевавшего пожара, если бы не стрелы, что сплошным ковром усеивались землю до самого горизонта, можно было бы думать, что никакой опасности нет и в помине. Но через несколько дней исчезнут и они, свалятся под лесенкой на груду старого железа, небрежно смахнутые прочь хитрым заклятием, и будут ждать того времени, когда еще какие-нибудь безумцы рискнут штурмовать Тропу без опытного проводника.

– Ты куда это собрался? – ласково промурлыкал Белик, вовремя приметив, что Темный эльф встал в последний ряд, рядом с Совой. То бишь, подальше от утомительного общества двуличной Гончей. – Вернись, ушастый, и веди остальных, потому что твоя проклятая кровушка все еще нужна здесь, впереди. Ты ведь не хочешь испортить все дело, когда мы почти дошли?

Таррэн слегка потемнел лицом, но спорить не стал: вернулся на прежнее место, не удостоив хищно прищурившегося пацана даже взглядом. Просто встал молчаливой тенью у него за плечом и слегка кивнул, словно сообщил, что готов. Пускай… теперь это не имеет никакого значения.

Белик удовлетворенно хмыкнул и дал отмашку Траш, после чего хищной бестией сорвался с места.

И снова они бежали. Снова вихляли и уворачивались от невидимой смерти, что выскакивала, выпрыгивала и даже выползала буквально отовсюду. Первая половина пути внезапно стала казаться людям мирной, легкой и неторопливой прогулкой по Дворцовым Садам Аккмала, потому что теперь, когда цель начала ощутимо приближаться, было такое чувство, что само небо ополчилось на смельчаков и задумало остановить их любой ценой. Снова были ловушки, засады, внезапные стальные ливни, от которых в щитах появились первые пробоины. Был огонь, от которого горели лица. Горячий ветер, вышибающий слезу и заставляющий жмуриться и кашлять от поднятого им пылевого вихря. Были копья, выскакивающие на каждом шагу лезвия, тупые мечи, какие-то косы, секиры, арбалеты… им уже потеряли счет. Просто тупо бежали, стараясь не отстать и не сбиться с ритма, а потом раз за разом с поразительным равнодушием констатировали, что опять чудом избежали неминуемой смерти. Затем бежали снова. И снова резко останавливались, пропуская перед собой отравленные стрелы, а потом стремглав бросались за неистово мечущейся по Тропе хмерой, которая почти всегда успевала принять на себя первый удар.

Траш действительно приходилось несладко. Ее обдавали горячим паром из незаметных щелей. Обстреливали всем, что только могла придумать деятельная мысль разумного существа девять тысячелетий назад: от стрел до копий, от воды до огня, от мелких спор какой-то гадости, которую нельзя было даже вдохнуть, до крупных валунов, что вдруг приобрели дурную привычку сваливаться вниз из самых неожиданных мест. Вот вроде бы скала стоит впереди ровная, прямо литая, без единой трещинки и малейшей заковырки, а потом вдруг целый пласт начинает от нее отваливаться, словно держался на одних соплях, и с отвратительным грохотом падает вниз. Прямо тебе на голову, раскатываясь потом на тысячи камешков помельче, от которых надо тоже уворачиваться. А временами – и с руганью перепрыгивать. В хмеру стреляли, метали огонь, брызгали какой-то дымящейся дрянью, после которой даже на мощной костяной броне остались неприятные черные пятна. Под ней в самых неожиданных местах разверзались целые пропасти, вынуждая прыгать что есть силы, а следующих по пятам людей – с проклятиями огибать новое препятствие. Пару раз она едва успевала перескочить внезапно выскочившие из плит копья, оставила на последнем ряде несколько чешуек с нежного брюха, но в последний момент все же извернулась, соскочила и, бешено работая длинным хвостом, как рулем, сумела приземлиться точно на лапы. Но остановиться и передохнуть было нельзя – позади, отчаянно торопясь успеть до того, как заново взведутся тысячелетние пружины и активируются заклятия, бежали потрепанные, усталые, покрытые с ног до головы мелкой пылью люди. И Траш упрямо бежала тоже, тихо порыкивая сквозь намертво сомкнутые зубы. Пошатываясь, тяжело дыша, мчалась огромными прыжками и неслышно стонала, хорошо чувствуя, как опасно натягиваются кровные узы и как сильно боится ее драгоценный малыш. Боится, что они не успеют, что опоздают, пропустят самый важный момент. Что не смогут. Не выдержат этого самого трудного, последнего (третьего!) дня и все-таки сорвутся, а бесконечно уставшие смертные, доверившие им свои жизни, никогда не выберутся из этой гигантской западни. Она просто бежала…